Итак, в возрасте тридцати лет, когда лучшие годы юности остались позади, герцогиня Данбартон наконец-то стала свободной. И непостижимо богатой. И полностью готовой к тому, чтобы отпраздновать свою свободу. Как только прошла Пасха, она перебралась в Лондон и устроилась там, чтобы провести Сезон. Ханна поселилась в Данбартон-Хаусе, так как новый герцог являлся добродушным мужчиной средних лет, предпочитавшим бродить по полям, пересчитывая своих овец, а не заседать в верхней палате Парламента, выслушивая, как пэры нескончаемо нудно вещают о делах, которые, может быть, и имеют важное значение для страны или даже для всего мира, но ему совершенно не интересны. Все политики – редкостные зануды, сказал бы он каждому, кто согласился бы слушать его. И так как новый герцог не был женат, то некому было бы указать ему на то, что заседание в верхней палате Парламента – это всего лишь самая незначительная из причин, по которым высшее общество собирается весной в Лондоне. Герцогиня может занимать Данбартон-Хаус и проводить там бал каждую ночь, с его благословения. Так он и сообщил ей. При условии, конечно же, что она не станет присылать ему счета.

Этот последний комментарий был типичен для его слегка скуповатого характера. Герцогине не нужно было присылать кому-то свои счета. Она обладала огромным состоянием и распоряжалась им самостоятельно. И могла оплатить счета сама.

Может быть, ее юность уже ушла, да и тридцать лет – это на самом деле довольно неприятный возраст для женщины, но Ханна все еще оставалась необыкновенно красивой. Никто не мог отрицать это, даже несмотря на то, что всегда нашлись бы немногочисленные люди, которые охотно сделали бы нечто подобное. Более того, сейчас герцогиня, вероятно, была более красивой, чем в возрасте восемнадцати лет. За прошедшие годы она набрала чуть больше веса, и этот вес разместился в правильных местах, а не там, где не следовало. Так что она все еще выглядела стройной, но ее фигура стала восхитительно округлой. Ее лицо, менее оживленное, чем в девичестве, оформилось, приобретя привлекательные черты и цвет. Она часто улыбалась, хотя типичная ее улыбка выглядела наполовину надменной, наполовину соблазнительной, и при этом загадочной, словно герцогиня улыбалась чему-то внутри себя, а не окружающему миру. Ее взгляд часто скрывался под полуприкрытыми веками, словно намекая на спальни, мечты и прочие секреты. Ее волосы, в руках мастеров, всегда были уложены в безупречную прическу – но таким образом, что казалось, будто они в любой момент могут рассыпаться в роскошном беспорядке. Тот факт, что этого никогда не случалось, только добавлял интриги.

Волосы оставались ее лучшим достоинством, утверждали многие. Возможно, за исключением глаз. Или фигуры. Или ее зубов, которые отличались особой белизной, совершенной формой и идеально ровно располагались рядом друг с другом.

Именно так высшее общество смотрело на герцогиню Данбартон и ее брак с пожилым герцогом, и на ее возвращение в Лондон в качестве богатой вдовы, которая наконец-то стала свободной.

Конечно же, никто ничего не знал точно. Никто не мог изучить этот брак изнутри, чтобы знать, как складывались или не складывались их отношения. Разумеется, никто, кроме самих герцога и герцогини. Герцог в последние годы все больше превращался в отшельника, а у герцогини было множество знакомых, но ни одной близкой подруги, о которой было бы всем известно. Она с радостью скрывалась у всех на виду под завесой роскоши и таинственности, распространяемой вокруг себя.

Свет, который никогда не уставал судачить о герцогине на протяжении десяти лет ее замужества, теперь заработал языками снова, с интервалом в один год. Собственно, она стала любимой темой в гостиных и за обеденными столами. Высшее общество задавалось вопросом, что она теперь будет делать со своей жизнью, когда наконец-то стала свободной. Ханна была мисс Никто из Ниоткуда, когда сумела подцепить колоссальную добычу в виде герцога Данбартона и убедила его жениться на ней в первый раз в его жизни.

Что она станет делать теперь?

Кое-кто еще размышлял о том, что герцогиня станет делать в будущем, но она, как ни странно, делала это в присутствии единственного человека, который мог удовлетворить ее любопытство.

Барбара Ливенсворт дружила с герцогиней с тех пор, как они обе были детьми и жили поблизости друг от друга в Линкольншире. Барбара была дочерью викария, а Ханна – дочерью респектабельного землевладельца с умеренным достатком. Барбара все еще жила с родителями в той же самой деревне, хотя они покинули дом викария год назад, когда ее отец ушел на покой. Недавно Барбара приняла брачное предложение от нового викария. Они собирались пожениться в августе.

Две подруги детства оставались близки, даже если расстояние разъединило их. Герцогиня никогда не возвращалась в свой бывший дом после замужества, и хотя она часто приглашала Барбару к себе погостить, та нечасто принимала приглашения, и даже если это происходило, никогда не оставалась так надолго, сколько хотелось бы Ханне. Барбара слишком боялась герцога. И поэтому они поддерживали свою дружбу с помощью писем. Они писали друг другу, обычно самым подробным образом, по крайней мере, один раз в неделю, на протяжении одиннадцати лет.

Теперь Барбара приняла предложение провести некоторое время в Лондоне вместе с герцогиней. Они купят подвенечный наряд в единственном месте в Англии, где это стоит сделать, написала герцогиня в качестве приманки. Что, конечно же, неплохо, подумала Барбара, прочитав письмо и качая головой в знак легкого раздражения, когда у тебя куча денег, как у Ханны, но у нее-то их точно нет. Но Ханне нужна компания, особенно сейчас, когда она осталась одна, а Барбаре довольно сильно нравилась идея провести несколько недель, бродя по музеям и церквям сколько душе угодно, перед тем, как она станет степенной замужней дамой. Преподобный Ньюкомб, ее жених, поощрил ее стремление поехать и развлечься, и оказать поддержку несчастной вдове, ее подруге. А затем, когда Барбара решила, что поедет, он настоял на том, чтобы она взяла с собой на удивление огромную сумму денег, чтобы купить себе несколько красивых платьев и, может быть, одну или две шляпки. А ее родители, считавшие что месяц или около того с Ханной, которую они всегда очень любили, станет замечательным событием для их дочери перед тем, как она начнет умеренную жизнь в качестве жены викария, тоже вручили ей довольно большую сумму, которую она сможет потратить на себя.

Барбара ощущала себя почти неприлично богатой, когда прибыла в Данбартон-Хаус после путешествия, за время которого все кости в ее теле словно поменяли положение на другое, менее комфортное.

Ханна ожидала ее в вестибюле, и они обнимались, взвизгивали и восклицали друг над другом несколько минут, разговаривая одновременно и не слушая другого, смеясь просто по причине полной радости от того, что они снова вместе. Светское общество можно было бы извинить, если бы оно не узнало Ханну, увидев ее сейчас. Ее щеки раскраснелись, глаза стали блестящими и широко раскрытыми, герцогиня широко улыбалась от возбуждения и восторга. В ней не было ни малейшего намека на таинственность.

А затем она заметила молчаливую фигуру экономки на заднем плане и передала Барбару под ее умелую заботу. Ханна бесцельно шагала по гостиной, пока подругу отвели в ее комнату, чтобы вымыть руки и лицо, сменить платье, причесать волосы и занять еще чем-то полчаса перед тем, как ее привели вниз пить чай.

Гостья снова выглядела аккуратной и спокойной, как и всегда. Милая, надежная Барбара, которую она любила больше всех из живущих на этой земле, подумала Ханна, снова широко улыбаясь и пересекая комнату, чтобы снова обнять ее.

– Я так, так рада, что ты приехала, Бэбс, – произнесла она. – Просто на тот случай, если ты не поняла это, когда только что прибыла.